Панов Е. Говорил ли неандертальский человек?

Опубликовал: buslaev  |  Опубликовано: 19 December, 2007  |  Категория:  | 

Язык — это непременный залог всякой достаточно сложной и дифференцированной человеческой деятельности. Недавно группа американских лингвистов во главе с Ф. Либерманом предприняла интересную попытку ответить на вопрос о том, говорил ли неандерталец, изучив реконструированный артикуляционный аппарат рта классического неандертальца. Но прежде чем рассказать о том, как было проделано это необычное исследование и к каким оно привело выводам, необходимо сказать несколько слов о соотношении между языком и речью и о механизмах речевой деятельности современного человека.

В своей повседневной жизни мы нередко пользуемся словами «язык» и «речь» как синонимами одного и того же понятия. На самом же деле между языком и речью нельзя ставить знак равенства. Действительно, достаточно вспомнить разговор глухонемых — они пользуются своим специфическим языком, но передают друг другу языковые сообщения не с помощью речи, а посредством жестикуляции. Одно и то же сообщение, построенное на основе некоего данного языка, может транслироваться разными средствами. Такова, например, азбука Морзе, а также весьма своеобразные способы имитации речи посредством свиста или при помощи различных музыкальных инструментов — барабана, гонга и т. д. По существу, в том же ряду стоят и письменные тексты, где живой речевой поток подменен изобразительными значками.

неандерталец Итак, казалось бы, существование языка вовсе не обязательно предполагает существование речи. Обсуждая эту мысль, известный швейцарский лингвист Ф. де Соссюр пишет, что в сущности «…естественной для человека является не речевая деятельность, а способность создавать язык, то есть систему дифференцированных знаков, соответствующих дифференцированным понятиям». (Кстати сказать, здесь перед нами превосходное, сжатое и предельно четкое определение сущности «языка».)

Но что же мы видим в действительности? Несмотря на то, что на пути своего длительного эволюционного развития человек, казалось бы, мог избрать любой из перечисленных выше способов коммуникации, он все же остановил свой выбор на членораздельной речи. Все прочие способы языкового общения оказываются или производными от речи, или настолько менее совершенными, что могут использоваться лишь в некоторых критических обстоятельствах, когда использование речи невозможно.

Сравнивая между собой систему органов гортани и ротовой полости человека и обезьян (в частности, шимпанзе — наиболее близкого к человеку из всех ныне живущих приматов), антропологи и лингвисты пришли к заключению, что в процессе человеческой эволюции эти органы постепенно приобретали способность к тончайшей артикуляции, обеспечивающей членораздельную речь. Так, у взрослого человека гортань (голосовые связки которой регулируют прохождение потока воздуха при вокализации) занимает гораздо более низкое положение по отношению к ротовой полости, чем у прочих приматов. За счет этого у человека увеличивается та часть ротовой полости, которая расположена у ее границы с глоткой. Тем самым обеспечивается лучший резонанс (необходимое условие произнесения гласных звуков), а изменение его характера регулируется движениями задней стенки языка. В отличие от языка всех прочих приматов у человека он оказывается несравненно более толстым, высоким и подвижным.

Все сказанное делает вполне оправданной оригинальную попытку американских лингвистов изучить строение тех органов неандертальца, которые у современного человека можно с полным основанием рассматривать в качестве «органов речи». Вопрос ставился так: располагал ли неандертальский человек такими особенностями анатомического строения, которые позволили бы ему пользоваться членораздельной речью? Я еще раз хочу особенно подчеркнуть, что ученые предполагали изучить способность неандертальца к членораздельной речи, но не к языку: ведь мы помним, что язык и речь — понятия разные.

Естественно, что для решения своей задачи Ф. Либерман и его коллеги нуждались в наиболее полно сохранившемся скелете ископаемого человека. Они остановили свой выбор на костяке взрослого мужчины, относящегося к типу классического неандертальца, который был найден в 1908 году близ деревни Ла-Шапель-о-Сен, во Франции. Этот человек жил около 60 тысяч лет назад, и условия, в которых он был найден, ярко рисуют нам некоторые стороны жизни людей той далекой эпохи. Наш неандерталец похоронен своими собратьями в прямоугольной могиле, сверху прикрытой кусками известняка. Провожая охотника и воина в иной мир, его соплеменники снабдили умершего необходимым оружием и символом охотничьего успеха: рядом с похороненным сохранились остроконечник из яшмы, выполненный в традициях мустьерской культуры, рога бизона и множество костей других животных.

Вероятно, нет необходимости восстанавливать перед читателем сложный и длительный процесс реконструкции тех органов горла и рта неандертальца, которые, естественно, не могли сохраниться в ископаемом состоянии. Моделируя местоположение гортани, форму языка и губ, общую конструкцию глотки и ротовой полости палеоантропа, антрополог Э. Крелин пользовался, по сути дела, теми же принципами, в соответствии с которыми наш известный ученый и скульптор М.М.  Герасимов воссоздавал внешний облик отдаленных предков человека. В результате долгой и кропотливой работы американскими исследователями был получен макет ротовой полости неандертальца.

Но каковы его артикуляционные возможности, какие звуки мог он воспроизводить? Чтобы получить ответ на все эти вопросы, необходимо было неподвижный макет вокального тракта неандертальца рассмотреть во всех его динамических состояниях, возникающих при разнообразных движениях языка, губ, стенок глотки. Понятно, что спектр возможных положений этих органов хотя и не беспределен, но тем не менее весьма велик. И поэтому было нереально манипулировать с самим макетом или даже с его копией, сделанной из какого-либо эластичного материала. Задачу такого рода может решить только электронно-вычислительная машина аналогового типа. Программа, заданная компьютеру в данном случае, состояла в том, чтобы дать частотные характеристики всех звуков, которые мог продуцировать вокальный тракт неандертальца при множестве возможных его состояний.

Смоделированные таким способом звуки, которые мог произносить неандерталец, Ф. Либерман и его коллеги сравнивали с фонемами английского языка (в американском его варианте). Ученые опирались прежде всего на анализ гласных, поскольку частотные характеристики таких звуков (в отличие от согласных) зависят практически только от формы вокального тракта в момент их произнесения. Лингвистов особенно интересовало, мог ли наш палеоантроп произносить звуки сопоставимые с английскими фонемами a, i и u (так как они звучат в словах father — отец, feet — ноги, boot — ботинок). Эти фонемы по своему звучанию весьма сходны с русскими а, и и у, хотя произносятся чуть более растянуто. Близкие звуки названным фонемам имеются, по мнению Ф. Либермана, почти во всех языках мира. Одно из важных свойств этих звуков — в их акустической стабильности и в том, что они требуют для своего произнесения менее тонкой артикуляции, нежели все прочие фонемы. Будучи резко отличны друг от друга по своим акустическим характеристикам, эти гласные как бы формируют собой границы «фонетического поля гласных» в речи современного человека. Тем самым они обозначают высшую степень несходства среди гласных и, соответственно, максимальные возможности, достигнутые человеком в развитии членораздельной речи.

Оказалось, что неандерталец, по-видимому, не мог произносить звуки а, и и у. Ученые ожидали такого результата, поскольку уже по окончании реконструкции вокального тракта палеоантропа стало ясно, что его надглоточная полость гораздо меньше, чем у современного человека, а язык значительно более тонок. Однако классический неандерталец мог произносить целый ряд других гласных (в частности, е, короткие а и и и т. д.). Очевидно, ему было доступно и произнесение нескольких согласных, а именно д, б, с, з, в и ф. Не исключено, что это совсем не полный перечень фонетических возможностей нашего удивительного испытуемого.

В результате исследователи пришли к заключению, что хотя неандертальцы классического типа и не обладали теми возможностями к членораздельной речи, которыми располагает современный человек, их речевой аппарат тем не менее был развит настолько, чтобы обеспечить определенный уровень языкового общения. Очевидно, палеоантропы проделали уже большой эволюционный путь в сторону развития артикуляционного аппарата речи. Об этом можно судить на основе сравнения артикуляционных способностей классического неандертальца с его гипотетическими предками — австралопитеками и человекообразными обезьянами. Ф. Либерман и его группа изучили голосовой аппарат шимпанзе (теми же методами, которыми они пользовались при реконструкции речи неандертальца) и пришли к выводу, что эти обезьяны вообще не способны к произнесению звуков человеческой речи.

Голосовой тракт шимпанзе представляет собой нечто вроде трубки с постоянным диаметром. И в этом смысле шимпанзе очень недалеко ушли от низших обезьян, например от макак. И тут становится вполне понятной тщательность усилий многих ученых, пытавшихся обучить шимпанзе произносить хотя бы немногие слова нашего языка.

Далее Ф. Либерман и его коллеги сопоставили строение неба и челюстей у шимпанзе и австралопитека, обнаружив большое сходство между ними. Отсюда был сделан вывод, что и австралопитек не обладал способностью к членораздельной речи. Здесь, правда, следует вспомнить слова антрополога X. Валлуа, что суждения о речевых способностях наших предков, основывающиеся на реконструкции черепа и особенно мягких тканей (мышц, связок) могут оказываться рискованными и преждевременными.

Однако вернемся к вопросу о речевых возможностях неандертальца. Реконструкция голосового аппарата других неандертальских групп, предпринятая вслед за Либерманом другими исследователями, показала, что у африканских неандертальцев глотка была более развита, чем у европейских, а ближневосточные «прогрессивные» неандертальцы обладали почти современным голосовым аппаратом. Действительно ли неандертальцы значительно уступали современному человеку или же речь их была вполне развитой, но совсем не такой, как у современного жителя Соединенных Штатов? По существу, выводы Ф. Либермана можно трактовать и так, что неандерталец из Ла-Шапель-о-Сен  не владел английским. Дело в том, что и сейчас существует немало языков, которые построены на совершенно иной фонетической основе, чем английский и другие языки индоевропейской группы. Известны, в частности, так называемые «моновокалические» языки, располагающие только одной гласной. Таковы, в частности, языки вишрам, аранта, абазинский. Большой интерес у лингвистов вызывают кабардинские языки, в которых также по существу имеется лишь одна гласная а, которая может произноситься или коротко, или более протяжно. Кабардинцы пользуются также гласной ?, которая представляет собой нечто среднее между а, е и и. Зато набор согласных здесь необычайно богат — их примерно 70–80 (вместо 20 — в русском языке и 19–23  — в английском). Сочетание одной гласной (или двух) кабардинского языка с 70–80 согласными дает около 140–160 слогов, которые сами по себе можно расценивать как готовые фонемы. Так что несмотря на бедность гласными кабардинские языки достаточно богаты фонетически.

Английский лингвист Моррис Суодеш задался целью на основе широкого сопоставления современных языков мира (индоевропейской, африканской, семитской, тибетской и южноамериканской групп) восстановить облик древнейшего праязыка, общего для зарождавшегося человечества. Эта работа дала возможность М. Суодешу предположить, что такой праязык мог иметь только одну (!) гласную и одиннадцать согласных (п, т, ч, к, кв, х, м, н, нг, в, й). Так что с этой точки зрения запас фонем у неандертальца не ставит его в особенно бедственное положение.

Хочется упомянуть и о том, что некоторые современные языки обладают фонетическими свойствами и вовсе чуждыми нашим представлениям о фонетике. И дело здесь уже в принципиально различных способах произнесения звуков. Так, когда мы обращаемся к языкам койсанской группы, на которых говорят бушмены и готтентоты Африки, то обнаруживаем, что речь этих народов насыщена особыми щелкающими звуками, которые возникают не столько при выдыхании, сколько при втягивании воздуха в ротовую полость. Есть несколько разновидностей щелкающих звуков, характер которых определяется различными положениями языка. Хотя европейцу почти немыслимо научиться воспроизводить некоторые из этих звуков, для людей, говорящих на таких щелкающих языках, не представляет никакого труда комбинировать разные типы щелчков даже при самом быстром разговоре. Есть языки, в которых со щелчка начинается каждое слово, а многие слова содержат в себе по два щелчка. Щелкающие звуки встречаются в языках не только койсанской группы. Английский логопед Штейн пишет в своей книге «Младенчество речи и речь во младенчестве», что в ходе эволюции языка именно эти щелкающие звуки могли послужить одним из источников формирования согласных фонем. По словам Л. Штейна, во многих языках этот переход можно проследить воочию. Например, у бушменов существуют звуки, как бы промежуточные между щелчком и согласной, с преобладанием втягивания воздуха в начале звука и выдыхания — в конце его.

Еще один необычный способ артикуляции известен для речи народа ибо в Южной Нигерии и в некоторых диалектах французского языка — люди обладают способностью менять объем надглоточной полости посредством перемещения гортани. Когда гортань движется книзу, объем этой полости увеличивается, и струя воздуха втягивается в ротовую полость (прочие артикуляционные органы в этот момент могут оставаться совершенно неподвижными). Вероятно, это один из наиболее эволюционно древних способов артикуляции у приматов. Ф. Либерман обнаружил его у макаки-резуса и у шимпанзе. Первый крик новорожденного ребенка у людей всех современных рас также сопровождается подобными движениями гортани.

Завершив свое превосходное исследование о речи неандертальского человека, Ф. Либерман и Э. Крелин высказывают следующую мысль: «Общий уровень культуры неандертальцев был таков, что их ограниченные фонетические способности, по-видимому, использовались полностью, так что у них существовала некая разновидность языка». Чтобы развить эту гипотезу, мы с вами должны теперь покинуть область фонетики и речевой деятельности и обратиться к языку, как к «системе дифференцированных знаков, соответствующих дифференцированным понятиям». Для этого нам придется познакомиться с материальной и духовной культурой неандертальского человека, с тем чтобы попытаться представить себе, насколько разнообразным и многоплановым мог быть его понятийный мир и насколько он мог преуспеть в выработке второй сигнальной системы, этой «действительности № 2″”».

Когда мы приступаем к изучению совершенно нового для нас иностранного языка, то первым делом стараемся запомнить по возможности больше слов этого языка — разумеется, вместе с их основными значениями, переведенными на наш родной язык. Если нам известно уже достаточное количество иностранных слов, мы в состоянии с грехом пополам перевести и понять фразу, содержащую в себе знакомые нам слова.

Всем ясно, что этот способ перевода далек от идеала. И все же обстоятельства постоянно вынуждают нас начинать знакомство с неизвестным языком с изучения его лексики, его словарного состава. По этому пути шли исследователи так называемых мертвых языков.

Такая попытка была сделана группой советских лингвистов, которые, изучив колоссальное количество корней слов множества современных языков и поняв принципиальные способы исторического преобразования этих корней, воссоздали гипотетический словарь неандертальцев. В этом словаре есть названия охотничьих животных (антилопы, оленя, кабана), рыб, дикорастущих ягод. Были здесь и слова для обозначения отдельных органов и тканей животных — черепа, костей, мяса, сухожилий, костного мозга, печени, желчи. Даже слово «икра» использовалось человеком тех далеких дней. Ряд глаголов определенно связан с преследованием зверей и с другими этапами охоты на них, а также с собиранием плодов и ягод. Не чужд был наш палеолитический человек другим сторонам практической и духовной жизни. В его лексиконе есть слова «лечить» и «колдовать» (они, вероятно, были синонимами), «заклинание», «магическая песня» и т. д. Но среди примерно тысячи слов этого языка, известных сегодня лингвистам, нет обозначений ни для домашних животных, ни для культурных растений, ни для глиняной посуды. Нет и глаголов, которые могли бы указывать на существование в те времена каких-либо форм земледелия и скотоводства. Со страниц восстановленного лингвистами словаря на нас смотрит охотник и собиратель.

Этот реконструированный язык существовал, по-видимому, через тысяч двадцать лет после того, как с лица нашей земли исчезли последние неандертальцы. Так какое отношение, спросите вы, имеет все это к нашей теме? Ответ довольно прост: если мы, руководствуясь словарным запасом того или иного языка, способны воссоздать картину жизни его носителей, то, очевидно, можно пойти и прямо противоположным путем. Действительно, имея в руках археологические свидетельства характера деятельности неандертальца, можно попытаться представить себе объем и характер словаря нашего ископаемого предка.

«Философы и лингвисты единодушно признают, что без помощи знаков мы были бы не способны отличать одно понятие от другого четким и постоянным образом, — пишет классик лингвистики Соссюр. — Мышление, взятое само по себе, подобно некоей туманности, где ничто не разграничено постоянным образом. Здесь не существует предустановленных идей и ничто не оформлено до появления знаков». Словесный знак не только отличает обозначаемое им понятие от другого, выражаемого другим знаком, — он обобщает единичные события и тем самым рождает абстракцию.

Можно спорить о том, служит ли факт разнообразия типов каменных орудий неандертальцев (с одновременной стандартизацией формы орудий внутри каждого их типа) показателем высокого интеллектуального уровня неандертальца. Если да, в его лексиконе должны были существовать языковые символы, знаки для скребка, для ножа, для копья; для обозначения формы — короткий, тонкий, округлый; для инструментов, которые необходимы в работе, — наковальня, отбойник; для действий, используемых при обработке камня, — сильный или слабый удар, стесывание краев отжимом и т. д. и т. п.

Но оставим пока в стороне этот спорный вопрос и подумаем о том, могли ли существовать вне мышления и языка такие «предустановленные идеи», как идея загробной жизни, где умершему охотнику потребуются его копье и даже талисман — рога некогда убитого им зубра. А ведь именно о существовании у неандертальцев идеи загробного мира свидетельствует уже известное нам захоронение в Ла-Шапель-о-Сен. Хорошо известно и другое неандертальское захоронение, из пещеры Монте-Чирчео, в Италии. Здесь найден череп мужчины, покоящийся внутри круга из аккуратно выложенных камней. И если могила в Ла-Шапель-о-Сен рисует нам социальную традицию, сохранившуюся и в современном обществе, то находка в Монте-Чирчео может свидетельствовать о существовании у неандертальцев каких-то непонятных для нас ритуалов и культов. В Тунисе, близ местечка Эль-Геттар, был обнаружен еще один своеобразный памятник, созданный руками палеоантропов неандертальского типа. Под конусовидной кучей из камней, часть которых имела естественную шарообразную форму, а другим (особенно лежащим на вершине конуса) такая форма была придана искусственно, погребено множество костей и зубов животных и вместе с ними около двух тысяч прекрасно обработанных каменных орудий. Здесь мы вновь сталкиваемся с загадочными обрядами неандертальцев, с плодами коллективных усилий, которые, хотя и требовали больших физических затрат, тем не менее не были направлены на достижение некоего непосредственного практического результата.

Нельзя, конечно, сказать, что ритуалы и обряды неандертальца были полностью оторваны от его практических нужд. Сейчас ученые приходят к единодушному выводу, что в любом первобытном обществе все проявления практической и духовной жизни человека были настолько тесно переплетены друг с другом, что в этом едином комплексе почти невозможно резкое разграничение между трудовыми процессами (изготовление орудий, охота и прочее), магией и искусством.

Каковы же были первые известные нам изображения?

Одна из таких композиций составлена из черепа медвежонка, который лежит на трех аккуратно уложенных костях, взятых от другого молодого медведя. Советский археолог А.Д.  Столяр совершенно справедливо подчеркивает изобразительный характер этой композиции, которая в основе своей имеет, скорее всего, некий ритуальный смысл. Действительно, это не просто груда костей — это композиционно законченная конструкция, которая, несмотря на свою простоту, предполагает у ее создателя вполне определенные представления о симметрии.

Симметричная композиция из костей медведя была найдена учеными внутри одного из многочисленных каменных «сейфов», столь характерных для так называемых «медвежьих пещер». Последние существовали всюду, где жили европейские неандертальцы, — от Франции и до Кавказа. Многочисленные углубления в стенах этих пещер заполнены сотнями черепов и наиболее крупных костей пещерного медведя. В некоторых пещерах собраны остатки, принадлежащие тысяче и более особям этого зверя. Нет сомнений в том, что это своеобразные первобытные «музеи», носившие чисто культовый характер. Каменные «сейфы», куда неандерталец доставлял свои охотничьи трофеи, воплощают, по словам А.Д.  Столяра, «…удивительно сложный для этого раннего времени конструктивный замысел и одновременно высшее »инженерное« достижение мустьерской кооперации труда».

Своеобразный культ медведя так же, как другие ритуалы, о которых говорилось ранее (например, ритуалы захоронения), свидетельствует о том, что неандерталец жил не только в реальном мире внешних стимулов и вызываемых ими представлений, но и в им самим созданном фантастическом мире абстрактных понятий. Эти понятия, связанные с идеей загробной жизни, с «тотемом» медведя, с другими, еще не известными нам первобытными концепциями, требовали для своего вещественного воплощения особых символов, которые вкупе друг с другом формировали причудливую, но цельную первобытную идеологию неандертальца. «И в палеолите, и в любую из последующих эпох, — пишет археолог В. Н. Топоров, — человек обладал способностью переводить окружающее в символы и строить из них мир символов».

Беспощадное время сохранило для нас лишь те крохи из удивительного мира символов неандертальца, которые воплощены в камне и в окаменевших костях. Мы не можем сейчас и, вероятно, не сможем никогда дать окончательный ответ на вопрос, была ли воплощена символика неандертальца также и в форму языкового, словесного знака. Но все то, что мы знаем о жизни народов, еще недавно находившими на стадии каменного века, заставляет думать, что духовный мир неандертальца едва ли мог быть таким, каким мы его представляем себе, при отсутствии языка. И судя по тому, насколько сложна и многообразна была и материальная, и духовная культура неандертальцев, этот язык должен был быть уже достаточно развитым.

источник

google.com bobrdobr.ru del.icio.us technorati.com linkstore.ru news2.ru rumarkz.ru memori.ru moemesto.ru

Комментариев: 2 шт.

Либерман это еще в конце 60-х утверждал. От того, что за эти 40 лет улучшились компьютеры, неандертальцы говорить не научились.

Comment by Ljrnjh — 22 December, 2007 @ 10:23

Да, теории о том, что неандертальцы могли говорить высказывались довольно-таки с давних пор. Но определённо и доказательно наука утверждать это смогла лишь с начала 1990-х годов - с момента открытия подъязычной кости в Передней Азии.

А статья эта написана в 1970-е годы…

Comment by admin — 22 December, 2007 @ 11:10

Sorry, the comment form is closed at this time.


Fatal error: Cannot redeclare class linkfeedclient in /txt/inc/mainlink/ML.php on line 23